Однажды бывший муж звонит и ты понимаешь - ничего не кончено...

Ржавый замок на калитке поддался не сразу. Старый сад был запущен и жил своей жизнью. Очень давно никто не собирал здесь урожай, не белил растрескавшиеся от времени стволы, не обрезал нахально разросшиеся ветки.

Трава по колено – буйный и наглый сорняк, стрелы стойких ирисов, яркая, навязчивая вербена. Дорожка к дому была почти неразличима.

Вера поднялась на крыльцо. Голова чуть кружилась от запаха цветущего сада. Разбухшая за многие зимы дверь тяжело заскрипела, и из дома дохнуло затхлостью, нежильем. Со стен глядели старые фотографии – мама, отец, маленькая Аринка, она сама и Димка, бывший муж. Вера отвела глаза: так, без сантиментов! Надо сделать дело, за этим сюда и приехала.

Дело было такое – дачку решили продать. Почему? Да все понятно. Здесь они не появлялись лет, наверное, пять. Аришка выросла, родители умерли… А им с Димкой дача была не нужна. Когда появились первые деньги, на семейном совете постановили: путешествовать! Посмотреть мир, пока молодые, пока есть здоровье и желание радоваться. Запоминать и «пробовать на язык». Долгими зимними вечерами, сидя на ковре в гостиной , они составляли маршруты: Европа. Индия. Вьетнам. Китай. Америка. Спорили, ругались и мирились. Пару раз засыпали там же, на ковре. А утром Аришка, увидев «сладкую парочку», смеялась: «Ну вы, мам-пап, словно дети!»

Тогда было еще все хорошо и подумать было невозможно, нереально, немыслимо, что всего-то через каких-нибудь восемь лет они разведутся. Вера мотнула головой, сбрасывая морок и грусть. Хватит глупостей, хватит! Раскрыла окна, одернула пыльные занавески и принялась за дело. Предстояло прибраться, забрать какие-то вещи, что-то из книг. Разумеется, фотографии – кому нужны осколки и обрывки чужой, непонятной жизни? Короче говоря, называется вся эта суета «предпродажная подготовка», вот.

Дачу решили продать после развода. Мысли такие приходили и раньше, но тут стало окончательно ясно: жить там никто не будет, а лишние деньги – не помеха. Деньги от продажи решили отправить дочке – Аришка три года жила в Чехии, в Праге.

Вера открыла платяной шкаф – шифоньер, как называла его бабушка. Старые мамины платья, папин тренировочный костюм, Димкины джинсы. Ее, Верины, сарафаны и кофты, Аришкины шортики и маечки. Старые куртки, шапки, шарфы... «Боже, какие же мы барахольщики!» – с тоской подумала Вера. Копишь, копишь, а потом нет сил снести это все на помойку! Мать с отцом расставались с вещами сложно, это понятно – все в жизни им давалось нелегко. А Димка был Плюшкиным по рождению: все пригодится когда-нибудь. А ничего-то не пригодилось, все обратилось в хлам, даже их семейная жизнь. Была и нет, тю-тю!

Вера принялась запихивать в черный мешок содержимое шкафа. Освобождала полки на кухне – не глядя, швыряла в мусор чашки с отбитыми краями, щербатые тарелки и блюдца. Жизнь, как оказалось, тоже не без изъянов – сколько трещин, глубоких и мелких, сколько сколов…. Потом в мешок отправились кастрюли, сковородки. «Вот, – подумала, – сейчас окончательно прощусь с прежней жизнью». Грустно. Но это ее собственный выбор, в правильности которого, кстати, она ни капли не сомневается. Нет, правда, все правильно! Когда человек понимает, что совместное существование невыносимо, когда семейная жизнь – тяжелое бремя, а не радость, возникает вопрос: а зачем? По привычке? Ради статуса замужней женщины? Да бросьте! Все это пыль, чепуха по сравнению с внутренним комфортом.
Понятно было давно – устали друг от друга, а если честно – друг другу осточертели. Раздражение выплескивалось через край, затапливало пространство. Раздражало даже то, на что обращать внимание было смешно и стыдно приличному человеку. Такие мелочи, что становилось неловко перед собой: я что, такая склочная тетка? Такая сварливая, мелочная бабенка? А поделать с собой ничего не могла. Увидела вдруг в муже такие черты характера, такие привычки….

Господи! Как я прожила с этим человеком всю жизнь? Как могла с этим мириться? Не замечать, обращать в шутку?

И так захотелось свободы! Чтобы не превратиться окончательно в гнусную, мерзкую мегеру. Подруги, конечно, крутили пальцем у виска: «Ну, ты, Вера, дура! Развестись в нашем возрасте? С непьющим, здоровым и работающим мужиком? Не лысым, не пузатым, не гулящим? А ты думаешь, наши нам не надоели? Да глаза просто порой не глядят! Тошнить начинает! Но за спиной вся прожитая жизнь, взрослые дети, отстроенные квартиры. Да и мы, дорогая, моложе не становимся! Ты в зеркало давно смотрелась?»
Ну, и советы: сходи к врачу, подлечи нервишки. Езжай одна на моря. Отдохни от него! В конце концов, сбегай налево! Но коротенько так, чтоб не увязнуть и без последствий, не то пропадешь! Теткам за сорок, знаешь ли, крышу срывает капитально!
Нет. Не хочу. Ни к врачу, ни на море. Ни любовника. Я устала. Хочу быть одна. Надоест? Ну тогда разберемся! Димка, кстати, не возражал. Даже странно. Согласился: «Да, живем мы паршиво. Собачимся, как на коммунальной кухне». Вере стало не по себе – муж даже не спорил. Конечно, у них, мужиков, все проще: женится на молодой, родит нового ребеночка и проживет вторую жизнь. Запросто!

Ну и бог с ним, зла ему она не желает. В их общей жизни было много хорошего. Пусть будет счастлив! И она будет счастлива одна-одинешенька, в своей норке, со своими привычками. Хочу – халву ем, хочу – пряники, как говорили в известном фильме. Так, хватит рефлексий! Вера решительно встала со стула и вернулась в комнату. Книги! Вот что надо перебрать и отобрать. Книг было много, в семье всегда много читали. Она пробегала глазами: Маршак, Чуковский, Барто. Аришка выросла, и их свезли на дачу. Мамины – по садоводству и домоводству. Папины – военные. Димкины – про животных. Ну и ее любимые, старые. Ранняя Саган, О’Генри, Вера Панова. Она взяла в руки Панову, и на пол вылетела бумажка, застрявшая между страниц. Обычный тетрадный лист, сложенный пополам.

«Верка, родная! Ты уже дрыхнешь как сурок-пенсионер, уткнувшись носом в подушку, а я, твой одинокий муж, сижу на террасе и думаю о нас. О том, какие мы с тобой, зануда моя любимая, в общем, счастливые. Почему именно в эту душную июльскую ночь пришли такие мысли? А фиг его знает! Как здорово сознавать, что за фанерной дверцей спит человек, без которого я не мыслю жизни. Самый родной, самый вредный и – самый любимый. Самый мой, понимаешь? Вот такая глупая записка получилась. Положу сейчас ее на тумбочку, а ты завтра прочтешь! И подумаешь: ну и дурак! Согласен, дурак. Но это не меняет ровным счетом ничего. До завтра, любимая! Какое счастье, что только до завтра».

Вера присела на диван и замерла. Сердце билось где-то у горла – часто, гулко. Ей стало жарко и душно, она вышла на крыльцо и жадно задышала, стараясь пришпорить отчаянный пульс. Небо было ровным, голубым, без единого облачка. Слабый ветерок пробегал по листьям. В лесу кукушка отсчитывала чужие года.
Вера вспомнила, как под старой грушей стояла коляска с маленькой дочкой. А у забора, яростно помешивая угли, Димка переворачивал шампуры с шашлыком. Ждали гостей. Ждали всего! Тогда еще ждали. Ну, а сейчас….Из сумки послышался мобильник. Вера взяла его. На дисплее высветилось: Димка.
– Доехала? – спросил он. – Все нормально?
– А ты что, волнуешься? – хрипло спросила она.
Он удивился:
– А что в этом такого? Ты что мне – чужая?
– Доехала. Все нормально, – сухо и отчего-то смущаясь, ответила Вера. – Скоро обратно.
– Ну и как там? На даче? – поинтересовался бывший муж.
– Тоска, – коротко бросила Вера.
– И там, значит, тоже, – отозвался он.

Уточнять, что значит «тоже», Вера не стала. На том распрощались. Вера села на ступеньку и почему-то заплакала. Как все глупо! Ужасно глупо. И поездка эта, и письмо. И Димкин звонок. И вообще, вся эта жизнь – глупая штука! И еще – очень жестокая. Как впрочем, и все воспоминания!

Снова зазвонил телефон.
– Дим, я очень занята, – коротко бросила Вера. – Я перезвоню тебе, слышишь? Пе-ре-зво-ню!
– Точно? – переспросил он.
– Точно, – после минутной паузы уверенно ответила она. Нажала отбой и проговорила вслух:
– Куда уж точнее...